Этот коллектив вы не услышите по радио или ТВ: на нашем музыкальном Олимпе ему места нет и не будет. О группе "Оргия праведников" информация передаётся из уст в уста, диски, которые не найдёшь в продаже, ценятся на вес золота. В этом году группе исполнилось 5 лет…
С лидером коллектива, автором текстов и вокалистом Сергеем Калугиным нам удалось поговорить.
Алиса Макарова: Сергей, вы прошли путь от барда до лидера группы.
Сергей Калугин: Собственно я всегда ощущал себя нормальным рокером, а не бардом. Просто никак не удавалось найти музыкантов, которые адекватно бы со мной сотрудничали. К тому моменту, когда я начал выступать, в России сложилась достаточно самостоятельная культура акустического рока со своей идеологией. И в силу того, что играл и пел под гитару один, в сознании большого количества людей я оказался помещенным вот в эту рок-бардовскую нишу. Я себя к этому течению никогда не относил, поскольку для меня рок - это мощный звук, стадион, грандиозность и симфонизм. Выступаю же я года с 93-го. Песни начал писать лет в 16. Было несколько периодов. На начальном Высоцкий на меня сильно повлиял, и лет до 18 я очень усердно ему подражал. Потом познакомился с Юрием Наумовым и через несколько лет я записал вышедший в Бельгии альбом “ Nigredo ” с песнями, возникшими под воздействием его творчества. А потом началась "Оргия праведников", начался рок.
Алиса Макарова: Что вы вкладываете в это понятие? Говорят, что рок у нас давно умер.
Сергей Калугин: У меня вполне музыкантское представление о том, что такое рок: я слушал рок западный. В среде профессиональных музыкантов как-то априори считалось, что рока в России нет и быть не может. Но когда я услышал Наумова, сразу понял, как можно соединить серьёзную музыку с поэзией. Наумов играл сложно, богато, утонченно, и при этом у него были философские тексты, развернутые мощные композиции.
Притом я всегда думал, что акустическую гитару можно вплести в ткань тяжелого рока приблизительно на то место, куда обычно вставляются электронные клавиши. Клавиши я терпеть не могу, потому что в тяжелом роке они звучат очень сентиментально, неспроста гении вкуса – " Queen " их долгое время принципиально не использовали. Они использовали благородный инструмент рояль. Акустическая гитара могла бы выполнять такую рояльную функцию. Все крутили пальцем у виска, говоря, что это бессмысленная затея, и если бы эго было принципиально возможно, давно бы сделали. Я не унимался и а конце концов почти сломался, подумав, что это и впрямь нереально. А у "Артели" (арт-роковая группа, в которую я пришел пять лет назад и которая в результате превратилась в "Оргию праведников"), как выяснилось, был точно такой же бзик. Мы просто друг друга нашли.
Алиса Макарова: В самом названии — "Оргия праведников" - заключено противоречие.
Сергей Калугин: Оно кажущиеся. В буквальном переводе - оргия" - "тайное богослужение".
Алиса Макарова: Что за публика ходит на ваши концерты?
Сергей Калугин: Я сейчас на эту тему и не задумываюсь. Мы всегда считали и считаем, что настоящее движение должно быть тотальным. Поэтому нисколько не удивляемся, когда на нашем концерте стоят хиппи, скинхед, профессор филологии или священник.
Алиса Макарова: А возрастные категории?
Сергей Калугин: Самые разнообразные. Молодняка много на концертах. Люди очень зрелые тоже приходят, лет под 60.
Алиса Макарова: Как о вас узнают, если рекламы практически нет?
Сергей Калугин: Ее не просто нет: имеет место информационная блокада. Сейчас цензурная ситуация не менее страшная, чем во времена советской власти, когда единственным способом оставалось передавать друг другу кассеты. Приблизительно так это происходит и сейчас.
Алиса Макарова: Но в текстах группы нет никакой пропаганды, к тому же сейчас, когда по ТВ днем эротику крутят, что цензурить-то?
Сергей Калугин: Чистоту и глубину. Дело в том, что идеология потребления, наводнившая мир, направлена на усыпление в человеке любых ценностных ориентировок, не связанных с потреблением. Когда человек начинает задумываться о том, как следует жить, он может прийти к выводу, что новый телевизор – это вовсе не то, к чему стоит стремиться. Поэтому все, в чем есть апелляция к высшим ценностям, совершенно сознательно перекрывается. В результате андеграундным, маргинальным становится то, что всегда являлось высокой культурой, поскольку она была априори культурой религиозной, а религия как раз и утверждает относительность земного и важность небесного. И только религиозный человек выпадает из той большой игры, которая сейчас затеяна.
Алиса Макарова: Сложно организовывать концерты? Где вы выступаете?
Сергей Калугин: Недавно в Москве было много рок-клубов, но сейчас их нет. А залов, где можно играть тяжёлую музыку, осталось всего два - это Б2 и "Точка"...
Алиса Макарова: Как же тогда выбираетесь-то?
Сергей Калугин: Делай, что должен, и будь, что будет. Принцип блаженного Августина.
Алиса Макарова: А вечный спор о том, что рок и Церковь несовместимы?
Сергей Калугин: Если мы вспомним, что рок это просто разновидность культуры, то увидим, что спор этот очень давний. Он начался с первых веков христианства. И всегда одни высказывались против культуры как таковой, а другие утверждали ее высокую ценность. Не стоит думать, что это спор между двумя равновеликими позициями, скорее, это спор между разными уровнями одного понимания реальности. Поясню. Для думающего, но неверующего человека, культура - это высшая ценность. Но когда человек начинает жить религией, он понимает: есть что-то выше, чем культура. В результате у него может быть агрессивная реакция: то, что ему раньше казалось высшим, он начинает топтать как неоправдавшее надежд. Он отчаянно топчет свою прошлую. ограниченную точку зрения, не разбирая, было в ней что-то достойное или нет.
Классический случай выплескивания ребенка вместе с водой. Это в общем-то плебейство, но изжить его очень трудно. Как этап это возможно и допустимо, поэтому я спокойно и с пониманием смотрю на впавших в культурофобию и обскурантмзм. Но важно, чтобы человек не зафиксировался навсегда в таком положении, не отказался от дальнейшего развития, и тогда наш пациент через некоторое время возвращается, у него все встает на свои места. Богу - Богово, Кесарю - Кесарево, и восстание заканчивается. Увы, некоторые фиксируются на такой мракобесной точке и утверждают, что музыка и Церковь несовместимы. Как они могут быть несовместимы, если все искусство изначально - храмовое? И живопись нужна была, чтоб украшать храм, и музыка, чтоб петь в храме. Храм всегда был синтезом искусств, но в результате печального разделения на культуру светскую и церковную началась оппозиция. Мы дышим храмом, смотрим в сторону храма и стараемся разворачивать культурное движение опять-таки в храмовом направлении.
Алиса Макарова: Да? Но в ваших песнях столько мистики и язычества.
Сергей Калугин: Ничего удивительного. Когда я слышу о язычниках современных, всегда улыбаюсь, ведь это новодел. Можно съездить куда-нибудь в Туву, найти настоящее село с шаманами, и это будет более или менее серьезно, но попытки реконструкции кельтского или славянского язычества, которые сейчас предпринимаются, совершенно абсурдны. Традиция пресечена. И - парадоксально - возможность ощутить язычество, прикоснуться к нему сохранилась исключительно в высоких религиях - это их корни.
Алиса Макарова: Вы не испытываете страха перед смертью?
Сергей Калугин: Отец Роман, мой хороший друг, сказал однажды замечательную фразу: "Людям кажется, что они боятся смерти. На самом деле они боятся того, что будет после смерти". Я могу сказать: чем больше живёшь, тем дальше отступает страх. Человек клеточками начинает ощущать саму нетревожность этого факта, и скорее его волнует то, что будет после.
Алиса Макарова: Для себя-то вы что решили?
Сергей Калугин: Спастись собственными заслугами невозможно в принципе. Мы все заслуживаем преисподней, а рассчитывать можем только на милосердие Божие. Мне представляется, что самое благородное движение - движение бескорыстное, когда не рассчитываешь на какую-то награду в виде райских кущ. И следует пытаться поступать во имя Божие, а не во имя свое, потому что во имя свое и есть поступать по-дьявольски, это он первый придумал.
Алиса Макарова: Вам как музыканту, человеку творческому это должно быть присуще в той или иной степени.
Сергей Калугин: Конечно, когда я написал новую вещь, я испытываю восторг, Но это восторг не собственнический.
Марина Цветаева как-то сказала, что с определенного момента перестала делить литературу на свое и чужое. Все, что написано удачно, она воспринимала как удачу личную, любой провал как свой собственный. Со временем это проходит. Абсолютный восторг вызывает чужая удача. При этом все равно остаются вещи, которые настолько впереди, что "присвоить" их я не могу. Могу пожимать руку поэтам Серебряного века, склонять голову перед поэтами Золотого века, но я с ума схожу от величия Данте или нашего современника Арво Пярта (эстонский композитор, живет в Америке), я не понимаю, как это сделано. Такие гипервеличины тоже остаются.
Алиса Макарова: В русском роке такие величины есть?
Сергей Калугин: Когда непонятно, как это можно было сделать? Есть несколько вещей у Гребенщикова и у Федорова ("Аукцыон"), Но я бы назвал это направление скорее русским бытом, потому, что рок-групп, в полном смысле этого слова, у нас не так много, разве что "Алиса" да "Ва-Банкь". Есть, впрочем, огромное количество именно рок-групп, которые просто делают кальки с Запада и называют это тяжелым роком... Сейчас появилось понятие "роко-попс"... Странная смесь категорий, ведь попса - это этическое понятие.
Попса (в отличие от понятия "поп-музыка") есть халтура, не творческое использование чужих открытий. Рок же есть термин эстетический, обозначающий стиль.
Алиса Макарова: Свою музыку вы бы к какому стилю отнесли?
Сергей Калугин: Понятия не имею, это дело искусствоведов. Мы придумали название nard.n.soft. С одной стороны - акустика, с другой - тяжелый рок, а вместе они дают сммфонизм.
Алиса Макарова: Считаете ли вы, что художник отвечает за то, что делает?
Сергей Калугин: Вы имеете в виду, должен ли художник париться на тему того, не спрыгнет ли кто-нибудь с крыши, начитавшись его книг? Нет. Любое действие в мире допускает разные толкования. 90% убийств совершается кухонными ножами, предназначенными для резки хлеба и капусты. А рукояткой пистолета можно колоть орехи. Впрочем, иногда и выстрелить не грех. Невозможно предусмотреть, как преломится то, что ты делаешь, в чьем-либо сознании. Ответственность лежит на том, кто таким образом прочел, а не на том, кто написал.
В искусстве главное - не солгать. И ответственность как раз в этом и заключается.
Алиса Макарова: Как создается песня?
Сергей Калугин: Да по-разному. Бывает, с музыки пишется, бывает, какая-то текстовая задумка. Обычно начинается с того, что кто-то что-то принес. Я принес текст, басист принес какую-то композицию. Мы начинаем с ней ковыряться, и всегда получается так, что любая задумка представляет собой некую философскую проблему. Пока мы ее не решим, композиция не случится. Поэтому создание песни (хотя наши песни и песнями назвать трудно), скорее это какие-то литературно-музыкальные экзерсисы) - это прежде всего длительный разговор в попытке хоть что-то понять. И если это понимание достигнуто, дальнейшее происходит быстро и слаженно.
Алиса Макарова: Ну и когда же ждать следующего альбома?
Сергей Калугин: Я сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Альбом уже записан и отдан на студию.
Алиса Макарова, газета "Мир зазеркалья" №21 (172), 10'2004 г.
|
