Фрагмент из интервью Сергея Калугина, опубликованного в журнале "Волшебная гора"
Данный текст представляет собой фрагмент из интервью Сергея Калугина. Полный вариант опубликован в IX выпуске журнала «Волшебная гора».
ПРИНЦИП СОБОРНОСТИ
Когда ты находишься на сцене с группой, у тебя есть ощущение, что вы – одно целое, или же ты позиционируешь себя отдельно, в качестве солиста?
Сергей Калугин: Все удачные моменты наших концертов связаны с тем, что эта целостность проявляется. Но это не стремление нырнуть в некую материнскую утробу и в ней раствориться, а стремление к осознанию того, что в группе каждый человек – главный. Ведь вот – солист, он лидер. А вот барабанщик – на нём всё строится, и он тоже лидер…
Вас с ребятами что-нибудь объединяет, кроме группы? Совместные пикники не в счёт.
Сергей Калугин: Да, конечно, мы общаемся не только на языке музыки. Для нас даже аранжировка – процесс философский. Всё сводится к тому, что нам необходимо осознать, с какой внутренней проблемой мы столкнулись и как её решить. Решить – сначала внутренне, и если это удаётся, то аранжировка рождается. Я даже не могу сказать, что это аранжировка… Рождается композиция. И, таким образом, репетиция состоит из длительных философских разговоров совершенно метафизического свойства. Мы ищем проблему, а затем выводим её на материальный уровень в виде музыки. И это момент фантастический.
Скажи, пожалуйста, а ты можешь определить характер собственного лирического героя?
Сергей Калугин: Думаю, это проще делать слушателю, чем мне.
Думаешь, Байрон не знал, каков его лирической герой?
Сергей Калугин: Боюсь выразиться криво… Вот на обоих альбомах – «Нигредо» и «Оглашенные, изыдите!» – содержится одна и та же песня – «Восхождение Чёрной Луны». Вроде бы одна и та же, да не та. А на следующем альбоме будет ещё и новая версия песни «Радость моя». И я думаю, мы перепоём все прежние вещи, потому что я не чувствую себя органично, пока не смогу выразить композиции, достойные того, и в электричестве.
Основная разница между ситуацией «Нигредо» и ситуацией «Оглашенных» проста: первое – это сольный альбом, второе – это альбом рок-группы. И это разные вещи, поскольку рок-группа представляет собой соборное творчество, когда индивидуальность вступает в соборное единство с другими индивидуальностями. И в силу этого этот альбом можно назвать безличным, хотя термин не достаточно точен. Разница примерно такая, как между лирическим стихотворением и эпосом.
А ты отдаёшь себе отчёт в том, что ваше творчество, со своим пафосом наверняка выглядит очень странно в эпоху вечно усмехающихся земфир и мумми-троллей? Ведь именно последним поклоняется современная молодёжь, и именно рокопопс является лидером отечественной сцены.
Сергей Калугин: Я реагирую на рокопопс как сброшенный десант на территорию противника. Я чётко понимаю свою задачу и знаю, что мы имеем дело с идеологическим противостоянием. За названными тобою коллективами стоит, как это ни смешно, новая идеология общества потребления.
Более того, дьявол стар, и на протяжении столетий много раз менял свои обличья. Так, в коммунистические времена дьявол апеллировал к тому, что истина одна, и она – у коммунистической партии. Сейчас же оружие дьявола в том, что истин много, и у каждого она своя. И это – война, на которой мы сражаемся за единство истины.
Скажи, есть ли болезненный для тебя и твоей группы момент в том, что вы играете в клубах музыку – электричество, – созданную для стадионов?
Сергей Калугин: Постоянная травма. Ситуация приблизительно такая. У тебя есть «Феррари» за 300 тысяч долларов и есть сельские дороги, по которым нельзя ездить больше скорости сорока километров в час, постоянно ударяясь дном об ухабы и погрязая в лужах. А мимо, извиняюсь, шкандыбает человек на ГАЗике и говорит: «Ну и колымага у тебя! Я вот – 90 км в час – и нормально!»
Но, всё же, я думаю, мы победим. Не трансформируясь в ГАЗик.
Просто надо пересесть с «Феррари» на джип-внедорожник.
Сергей Калугин: Ха-ха. Думаю, мы прорвёмся, не меняясь и не «пересаживаясь». Наша ситуация не фатальна. А мы – да, стадионная группа.
МИНУЯ НИГРЕДО
Работаешь ли ты после «Нигредо» с негативом?
Сергей Калугин: Интересный момент. Сам бы я уже не стал с ним работать, для меня нигредо внутренне не очень актуально. Но мои музыканты физически моложе меня на несколько лет и сейчас они проходят отрезок пути, по которому я прошёл несколько лет назад. И получается, что они приносят музыкальный материал, который я сам бы не написал, но с которым начинаю работать. И сегодняшними глазами я смотрю на проблемы того времени. Когда я сам проходил через эти проблемы, то не мог взглянуть на них со стороны, потому что они были прилипшими ко мне, как куски слизи в американском фильме. Сегодня же для моего творчества сложилась удачная ситуация, когда прежняя проблематика решается на другом уровне сознания.
Ты полностью вышел из состояния нигредо?
Сергей Калугин: Не думаю, что можно полностью победить негатив. Но целый ряд проблем, которые были актуальны и представали некогда в виде вопросов, сегодня имеют решения и ответы. Но самое главное вот что: мне неинтересен мрак. Как-то было замечательное интервью Шолохова с Анастасией Вертинской, где они коснулись темы добродетели. И Анастасия говорила, что время от времени её охватывает ощущение: ты со своей добродетелью плещешься в холодном океане, один куда-то плывёшь, а мимо плывёт сверкающий огнями теплоход, на котором все веселятся и пьют шампанское. И ты думаешь: почему я не там, а здесь, одна в холодном океане? И в этот момент кажется, что добродетель скучна. Но ирония в том, что скучна не она, а сверкающий теплоход. Ведь добродетель – это полнота и суть бытия, полнота существования, а порок будет непременным оскудением.
Для меня сейчас не стоит проблема выбора между путями левой и правой руки. В период нигредо у меня было много сил, но не было уверенности, что путь добродетели – тот, которым хочется в жизни идти. Теперь же уверенность есть, но сил меньше. Поэтому стратегическая задача решена, и в данный момент решается тактическая.
Существует ли техника написания песни?
Сергей Калугин: Не знаю никакой техники. Для меня каждый раз это сюрприз. Подлинность же какой-либо находки в музыке мы проверяем наличием слёз в момент открытия.
Это не сентиментальность?
Сергей Калугин: Совершенно нет. Это эффект расширения сознания, удар в тебя некоей силовой волны. Когда найдены эти две-три ноты, я начинаю орать. То же происходит и с музыкантами группы. В этот момент чувствуешь себя Дунканом Маклаудом, который отрубил голову другому бессмертному, пошли искры, энергия, и он заорал… Нет, чувство такое, словно мы прорубили в потолке тёмной комнаты дыру, и сквозь неё ударил луч света.
Однажды Павел Крусанов на вопрос, что его вдохновляет, ответил примерно так: «Повести такого-то писателя, рассказы Борхеса, вот ворона за окном…»
Сергей Калугин: Да, у меня, например, «Кораблик» родился после прочтения «Острова Накануне» Умберто Эко. Я этого и не понял вначале. Просто остаётся некое состояние, атмосфера, и из неё уже рождается нечто твоё. Но бывает, что произведение возникает и совершенно ниоткуда.
А бывает, что услышишь один аккорд из поп-песни – и она зацепит?
Сергей Калугин: Имеешь в виду, удачно украсть?
Нет. Случается так, что в твоём сознании настроение песни преломляется так, что ты думаешь: а вот этот энергетический посыл я могу передать совершенно иначе.
Сергей Калугин: Слушай, тут целая тема, большая и хорошая. Я воспроизведу то, что сформулировал наш гитарист Алексей Бурков. У нас был разговор, когда прозвучала такая фраза: попса есть нетворческая эксплуатация безусловных творческих находок (с целью извлечения прибыли), сделанных другими людьми. Например, попса старого типа строилась на том, что люди пользовались инструментами мастеров барочного периода и использовали золотую секвенцию, которая будет звучать безупречно в любой композиции. Этим людям приходилось нарабатывать мелодические куски, которые бы въедались в сознание. Эти люди должны были быть в некотором смысле талантливы.
Новая попса научилась имитировать состояние. То, что было наработано кровью и потом психоделических музыкантов в 60-ые годы, сейчас используется в попсовых целях. Почему возник рокопопс? Потому что находки, сделанные психоделическими рокерами, нынче используются в попсовых целях. Но если посмотреть, что за эмоциональное состояние научились имитировать нынешние «мастера», мы увидим, что это состояние наркотического бега, потерянности и ущербности, – от отваги падения в пропасть или чего-то в этом роде. К примеру, я слушаю группу «Тату» и замечаю: трогает. Да, трогает. Но я знаю, почему оно меня задевает. Я знаю, чьей кровью куплено то, на чём группа «Тату» делает деньги и что будоражит людей.
По этому поводу есть анекдот. Чёрт приходит к новому русскому и говорит: «Продай свою душу». НР: «Душу купишь? А что дашь?» Чёрт: «Что хочешь дам». НР: «Вагон алюминия можешь?» Чёрт: «Вон стоит на рельсах, бери». НР: «Два можешь?» Чёрт: «Могу три». НР: «А состав можешь?!» Чёрт: «Вот тебе состав. Давай подписывай договор». НР: «Чувствую, ты меня накалываешь, никак не могу понять где!»
Можешь назвать одарённых имитаторов состояния?
Сергей Калугин: Макс Фадеев – яркий пример. Невозможно не вздрогнуть, когда он красивым голосом поёт: «Беги-и по не-е-ебу!» То, что поёт между этим, можно опустить. Но на два три-слова, которые безупречно будут работать, таких композиторов всегда хватает.
Интересно, что когда пытаешься выжать КПД из подобной музыки, натыкаешься на ноль. И задаёшься вопросом: что же меня задело? А как ты думаешь, насколько осознанно эти подтасовки делаются? Иными словами, намеренно ли тебе пытаются всучить подделку в красивой обёртке?
Сергей Калугин: Возвращаясь к «Тату», можно с уверенностью заявить, что автор данного проекта, безупречно разбирается в науке манипуляции массовым сознанием, много читал и, возможно, не поверхностно знаком с Фрейдом и Юнгом. К сожалению, действия подобного продюсера совершаются во имя зла, причём абсолютно сознательно. Если раньше другие попсовики пытались скрыть свои побуждения вместе со значком доллара, то в «Тату» ты сталкиваешься с наглостью. Тебе честно показывают знак американской валюты и затем говорят: «А теперь попробуй пройти мимо». Вариации японской манга работают безупречно.
Скажи, а в каком возрасте ты начал писать?
Сергей Калугин: Я совершенно точно знаю, когда это произошло. Пытался я это делать, начиная с семи лет, но потом забыл, бросил… Впервые это случилось полноценно двадцать пятого июля, когда была третья годовщина со дня смерти Высоцкого. А я Высоцкого боготворил и прекрасно помню, как в возрасте 16-ти лет в состоянии полного транса я ходил и записывал песню, которую раньше не мог бы написать ни при каких обстоятельствах. Это была стилизация под Высоцкого. Начиная с этого момента, я стал писать. Но разницу между присутствием и самовольным сочинением я понял не сразу.
КОНФЛИКТ ЛИЧНОСТИ И БЫТИЯ
Какие черты больше всего тебе претят в людях?
Сергей Калугин: Когда личные амбиции человек ставит выше требований искусства. К примеру, есть композиция, одна часть которой написана одним человеком, а вторая – другим. И вот когда дело доходит до сведения композиции, первого автора начинает «ломать», он артачится и вообще восстаёт против по всем пунктам. Затем начинает «ломать» и второго… А в итоге обнаруживается глупая причина такому поведению: ни один из авторов не желает, чтобы его часть композиции звучала вначале, так сказать «для разогрева», – ему хочется сделать своё произведение апофеозом звучания. Таким образом, важно, чтобы человек не ставил своё «я» над требованиями искусства: к примеру, пожалел бы убрать из песни откровенно лишний куплет только потому, что это он написал. Вот чтобы я сделал, скажем, с песней «Агаты Кристи» о двух кораблях: всё бы оттуда выкинул, оставив строчку «Надо заново придумать некий смысл бытия. На фига!» Потому что весь смысл песни выражен в этой единственной строчке, а остальное – балласт – должно быть выброшено.
Скажи, музыку ты ощущаешь как свою миссию в этой жизни?
Сергей Калугин: Вот как интересно. Существует детская проблема творческого человека, когда он кричит: «Вот музыка, вот жизнь! Они в конфронтации!» Я же, пройдя через этот этап противопоставления, сейчас не вижу никакой границы между творчеством и моим существованием. Если у меня возникает проблема в написании произведения, то дома у меня ситуация того же рода: к примеру, я не могу повесить лампочку. Где бы ты ни находился, ты решаешь одну и ту же задачу. Если она решилась «здесь», то решится и «там». Так что ощущать музыку как миссию – это странно, когда не ощущаешь границы между ею и жизнью.
До скольких лет ты жил в борьбе за примирение двух «пространств»?
Сергей Калугин: Этот романтический бред кончается в районе 28 лет. Это точка, в которой человек исправляется или умирает. Все молодые романтические поэты помирают по причине отказа принять то, что придётся есть и лапшу, и что это – хорошая еда. И вот в 28 лет поэт от возмущения перед этим фактом уходит в сопредельный мир.
Лапша – это, например, брак? К примеру, в 20 лет человек женится и становится заурядным обывателем. Но почему так происходит?
Сергей Калугин: Здесь мне вспоминается мысль, что до 18-ти лет человека ведёт ангел, а потом ему приходится продвигаться самостоятельно. И вот до 18-ти лет все – гении, они все видят где правда, где нет, все пытаются сражаться за истину… А потом неожиданно что-то происходит, исчезает некая лёгкость, романтика восприятия, – появляется реализм, цинизм и т.д. То есть речь идёт о том, что подобный человек, женившись, лёг в ту могилу, которая давным-давно для него была готова. Это просто ритуальное приведение к соответствию: не женившись, он бы точно так же умер.
То есть разница обывателя и творческого человека в том, что последний до 28-ми лет знает, где могила (брак – это один из примеров), и он отчаянно не хочет в неё ложиться.
Сергей Калугин: Да, и в итоге складывается ситуация, когда ты либо гармонизируешь свою духовную жизнь и жизнь мирскую, либо умираешь. Физически или духовно. А отчего умирают физически? Оттого что видели, как умирают духовно.
У тебя был период агонии и ощущения реальности смерти?
Сергей Калугин: Конечно. Я лежал на кровати, по мне ползали тараканы, которых расплодилось в квартире сотни и десятки тысяч, а мне было абсолютно всё равно. Потому что я разваливался на кусочки. А потом… Во многом благодаря моей жене я миновал эту стадию, ей же моя «агония» стоила немало крови. Теперь я могу смеяться над кошмаром того времени. Вообще, в подобной ситуации хорошо вспоминать таких личностей, как Иоганн Себастьян Бах. У человека 14 детей, у него нет денег, он работает в церкви, жена носки стирает, а он одной рукой колыбель качает, а другой пишет «Бранденбургский концерт». И он совершенно счастлив. Он – человек «отсюда», с трубкой, с чашкой кофе, весёльчак и хохотун. И это – Бах, а не какой-нибудь второразрядный музыкант. Это – человек, которому удалось полностью реализовать себя.
Или Моцарт, который танцевал с женой вокруг рояля, чтобы согреться.
Сергей Калугин: Ха, да-да, точно.
И вот весьма кстати, расскажи о своей теории «Восстания внутреннего макдональдса».
Сергей Калугин: Всю жизнь мы бежим от одних иллюзий, пытаясь подкрепить побег другими иллюзиями. «Восстание внутреннего макдональдса» – это ситуация, когда ты начинаешь градировать вещи не по их идеологической значимости, а просто по тому, хороши они или плохи, искренно нравятся они тебе или нет. «Восстание внутреннего макдональдса» – это ситуация, когда ты одолел демократическую иллюзию иллюзией патриотической, а поскольку враг патриотов всех народов – это «Макдональдс», то ты туда не ходишь, говоришь, что там не вкусно, и бросаешь камни в стёкла «буржуазного кафе». А «восстание» в данном контексте – это момент, когда ты понимаешь и признаёшь, что тебе хочется в «Макдональдс», хочется съесть бигмак, и, в общем-то, если честно, то это вкусно.
Можно благополучно любить все вещи в мире, начиная с сакральной материи и заканчивая ветчинным бутербродом.
А ещё хорошо каждый день как порционный мышьяк принимать порции «профанического» искусства и потом не иметь возможности быть отравленным.
Сергей Калугин: Да… адаптированного человека не прошибёшь.
Какие же бывают человеческие радости в жизни Сергея Калугина? Евгений Головин как-то в приватной беседе сказал, что надо радоваться тому, что у тебя хорошо получается, даже если это всего лишь выпечка пирожков.
Сергей Калугин: Лучше не скажешь, потому что нелюбовь к «обывательским радостям» порождена той иллюзией, что есть радости обывательские, а есть возвышенные. Я считаю, что есть радости и есть их отсутствие. Вспоминаю Дионисия Ареопагита. Что есть зло? Зло есть благо, находящееся не на своём месте. Соответственно обыватель – это человек, который признаёт определённый сорт радостей, ради которых он отвергает радости высшего порядка, чем упраздняет смысл пребывания человека на земле. То же самое можно сказать о людях, которые готовы радоваться лишь «духовно», а «земное» презирают, чем, опять же, отнимают смысл у своего существования на земле. В самих по себе благах нет ничего плохого, важно лишь не зацикливаться на них.
Кстати, ребёнок, растущий в высокодуховной обстановке, но категорически ограждённый от таких «соблазнов» цивилизации как телевизор, интернет и прочее, ступая во взрослую жизнь, в мир, оказывается неприспособленным: происходит страшный конфликт личности и бытия, в результате чего человек просто впадает в крайности. Случается, что личность, не информированная об элементарных вещах, ополчается на те ценности, которые родители пытались ей привить.
Ты жизнь приемлешь?
Сергей Калугин: Да.
А можешь представить свою биографию, изложенную в будущем неким исследователем? Как бы ты хотел о себе прочесть?
Сергей Калугин: Я как человек слабый и грешный за свою жизнь сочинил сам себе, наверное, 50 тысяч различных эпитафий. Пойдёшь под душем стоять, и как пронзит тебя до пяток мысль, какой ты гениальный, и как подумаешь: «Вот умру, и вы все ещё поплачете!» Ребёнок-то на самом деле в каждом живёт. А вот моего дядю Мишу спрашивали: «Почему, дядя Миша, ты себе на гроб денег не накопишь, а всё пропиваешь?» Он же отвечал: «Поверх земли не оставят». Так что ситуация с этими биографиями та же самая.
И вот как подумаешь: напишут обо мне качественно и занудно, – тоска берёт.
Сергей Калугин: Не волнуйся, напишут именно так. Всё ведь зависит от того, куда на тот момент забредёт человечество. Вот сейчас есть отвратительная серия «Жизнь замечательных людей» или исторические романы, в которых человек с куцым сознанием пытается представить себе и показать другим, как жил и как мыслил человек с сознанием гигантских масштабов. Но, с другой стороны, когда Аверинцев пишет об итальянском возрожденческом поэте – это ж здорово. Так что остаётся надеяться, что лет через 500 найдутся свои люди, которые будут всё чувствовать как надо.
